СССРиЯ
1969 — 1988. СрАзИллиада: Казанский вокзал на Вахше
Просмотрел на днях одну из своих научных публикаций, из цикла "Если нельзя, а надо, то можно, если". Чтобы насыпать самую высокую в мире плотину Рогунской ГЭС (рис. 1), соорудили подъездную автодорогу с тоннелем. Для ма-аленьких самосвалов, которые тогда были самыми большими. Пока проектировали и пробивались сквозь гору, самосвалы выросли раза в два или три. Кто виноват, разобрались без меня. Что делать, пришлось разбираться мне, летом 1988-го. Это была моя последняя поездка в страну СрАзилию. А началась моя СрАзИллиада в 1969-м, когда я впервые оказался по большой научной нужде в Ташкенте.
Город уже был восстановлен, а точнее, частично выстроен заново. Я увидел современный центр и Чиланзар — микрорайон, который возвели москвичи. Покатался на метро, первом в Средней Азии. Его землетрясение не затронуло. Вообще, если верить московским газетам, разрушились, в основном, старые, глинобитные постройки, а современные дома выстояли. Не знаю, может, так оно и было, но при мне город все ещё жил памятью о катастрофе трёхлетней давности. Любой разговор с коллегами неизбежно переходил на землетрясение 1966 года. Его сравнивали с ашхабадской трагедией, случившейся 6 октября 1948-го. Тогда туркменская столица в одночасье обратилась в руины. О том, насколько пострадал Ташкент, могу судить лишь косвенно. Летом 1966-го оттуда пришлось вывозить детей. Многих приняли подмосковные пионерлагеря. Были ташкентцы и у меня в отряде (то был мой второй вожатский сезон).
В ташкентской гостинице удивил мужской междусобойчик. В холле — дюжина местных брюнетов в тюбетейках. Сидят на ковре вокруг самовара и... тихо беседуют. Про себя отметил: наши давно бы напились и передрались. На улицах — вездесущий запах шашлыка. За 2 рубля на любом углу угощают вполне угрызабельным мясом: в Москве его в ту пору было поискать. А вот местные пельмени (манты) оказались несъедобными. Внешне вполне аппетитные, они были начинены обжигающим бараньим салом и огненным перцем. Вообще же, из восточной кулинарии больше всего понравились лепёшки. Их продавали прямо из пекарен, ещё горячими. Нам, командированным, они заменяли не только хлеб, но порой и еду вообще.
Мой научный руководитель, с которым мы прилетели из Москвы, возжелал вяленой дыни и повёл меня на городской базар. Впервые я увидел, как люди торгуют тем, что проще выбросить, нежели продать. Старая железяка, стоптанный башмак, оторванная пуговица, разбитая тарелка, драная тряпка — всё на продажу. Вряд ли кто это купит, но продавец весь день при деле. Нечто похожее я видел в Москве, но уже в начале 90-х: на подходе к станции Ховрино коробейники раскладывали прямо на асфальте всякий мелкий железный хлам. А на восточном базаре запомнились палатки, где были вывешены чёрные (так коптят, что ли?) куски мяса. Когда подходит покупательница, продавец взмахивает рукой, и... чёрное мясо в миг обретает естественный красный цвет, а над палаткой взвивается туча мух. Самое удивительное: товар берут и не боятся есть.
При первом посещении Ташкент был не конечной, а промежуточной целью поездки. Отсюда мы уехали на поезде, который больше суток волокся "по долинам и по взгорьям" до Уч-Кургана. Дальше автобусом добрались до Таш-Кумыра. Там работали проектировщики Токтогульской ГЭС. На стройку в Токтогул помог попасть начальник тамошнего автоцеха, некто Добровольский. Он выслал за нами в Таш-Кумыр (это около 150 км) персональную "Волгу" — разумеется, за казённый счёт. Апрельская дорога вдоль Нарына запомнилась алой россыпью тюльпанов на зелёной траве горных склонов. Увы, горные тюльпаны — цветы не для Прекрасной Дамы: едва сорванные, они мгновенно увядают. Тюльпанами довелось повосхищаться и на обратном пути. Довольно быстро мы утрясли наши дела в Токтогуле. Та же "Волга" примчала нас в аэропорт Андижана.
Отсюда до Ташкента Як-40 тряс нас в небесах вместо 40 минут больше часа: обходили грозовой фронт и долго маневрировали в сплошной облачности. Когда второй пилот выходил в салон, сквозь открытую дверь кабины было видно, что лётчикам впереди ничего не видно! До сих пор удивляюсь, как они умудрились найти дорогу и не врезаться в горы при посадке. По прибытии в Ташкент самым трудным оказалось вернуться в Москву. Даже в день первого прилёта билетов не было на месяц вперёд. Выход, конечно, нашёлся. Кладёшь в паспорт червонец (суточные без малого за четыре дня!), и кассир без звука проставляет дату вылета в твоём безналичном обратном билете. Можно было обойтись и на халяву: местные коллеги через своё начальство добывали для "нужных" московских гостей какую-то мифическую "бронь обкома".
В августе холерного, 1972 года, когда в Москве жарило до +36 °С, мы с механиком отправились в Таджикистан, на Нурекскую ГЭС (рис. 1, 2). Незадолго до этого Сталинабаду вернули изначальное название кишлака Дюшамбе, но почему-то в новой версии, Душанбе. После прилёта и до автобуса на Нурек было время прогуляться по городу. Главные столичные улицы удивили открытыми водостоками. По обе стороны проезжей части были проложены арыки, в которых непрерывно журчала вода. Текла она невесть откуда и неведомо куда, унося с собой придорожный мусор. Очень удобно: никаких водосточных решёток, и чистить их не надо.
Лицо города — вывески и лозунги. И то, и другое тогда воспроизводилось на двух языках. Первым делом усвоил социально значимые нон (хлеб), широб (молоко) и гушт (мясо). Потом не менее значимые китоб (книги), Хуш омадед! (Счастливого пути!) и Шану шараф ба КПСС! (Слава КПСС!). В общем, прекрасное пособие для начинающего полиглота. Особенно если учесть, что таджикские тексты изображались кириллицей. Хотя исконная персидская, иначе говоря, арабская письменность тоже была в законе. Её изучали в школах, а в книжных магазинах я видел множество изданий, отпечатанных затейливой вязью. Кстати, в этих же магазинах свободно лежали русские книги, которые в Москве считались непроходимым дефицитом, в частности, классика. На радостях кое-что приобрёл — в пределах относительно свободных средств. По слухам, в 90-х годах кириллицу заменили на латиницу. Шило на мыло, конечно, но кириллица хотя бы успела стать привычной. Не знаю, кому как, а мне, например, очень трудно транскрибировать русские слова латиницей или немецкие — кириллицей.
До Нурека едем сначала километров 25 в гору. Перед автобусом долго маячил упёртый велосипедист. Когда его всё-таки удалось обогнать, выяснилось, что в седле — юная дама. Народ бурно реагировал, а я подумал о своём: бегóм слабó? После контрольной остановки у поста ГАИ на перевале Чормазак автобус сваливается в штопор и стремительно раскручивает одну серпантину за другой. Входя в очередной спуск, водитель поддаёт газу и разгоняет машину до предела, — чтобы перед самым поворотом внизу резко затормозить. Такое впечатление, что шоферов здесь учат с точностью до наоборот. Нам-то вдалбливали: тормозить двигателем, основные тормоза беречь, не перегревать и т.п.
Потом мне не раз ещё приходилось быть пассажиром у здешних автоджигитов. Манера у всех одинаковая, пещерная: разлететься донельзя и вдарить по тормозам. Мне повезло: остался жив. Чего не скажешь об одной паре, которая буквально на моих глазах врубилась на мотоцикле в колесо огромного самосвала. Парень лихо разогнал свою двуколку с горы, а под горой поперёк шёл поток машин. О тормозах камикадзе, видимо, даже не успел вспомнить: и его, и пассажирку при ударе разнесло в клочья.
У русских шоферов такого суицидного безрассудства я не наблюдал. Однажды для эксперимента спровоцировал водителя (рис. 7) разогнать под горку (рис. 4) гружёный БелАЗ, на котором мы поставили рабочую аппаратуру (рис. 5). Поначалу шеф весело погнал огромную машину, но перед серпантиной побледнел и лихорадочно нажал сразу на оба тормоза — основной и гидродинамический. Чудом удалось не перевернуться. Больше мы с ним таких опытов не повторяли.
Руководство гидростроя отлично знало повадки местных наездников, но отказаться от их услуг не позволяла политика: сверху предписано было поддерживать национальные кадры. Поэтому, чтобы не рисковать людьми, в Нуреке и Рогуне на работу и с работы их возили по горным дорогам т.н. караваны, иначе говоря, колонны служебных автобусов, с ГАИшной "Волгой" впереди.
Но об этом я узнáю после. А пока мы съезжаем с перевала в долину. Когда дорога стала поположе и попрямее, я смог разглядеть, что такое кишлак, кто такие дехкане и как выглядит кетмень. Слова были знакомы с детства по восточным сказкам, а тут они впервые для меня материализовались. Бедность обитателей горных кишлаков даже из окна автобуса выглядела удручающе. За глухим глинобитным дувалом, закрывающим жилище со стороны дороги, — только навес, земляной пол и никаких удобств. Вместо водопровода и канализации — горный ручей. Вдоль него и выстраиваются убогие хижины. В тылу у каждой — взгорье, на котором муравьиным трудом многих поколений возделывается террасный сад. При этом растительный грунт (а под ним — только камни) тщательно берегут от смыва и сползания. Каждую ступеньку террасы держит подпорная стенка из собранных тут же камней.
Я не склонен обобщённо судить о нациях: в каждой есть люди всякие. Но на первый мой взгляд, таджики неимоверно трудолюбивы, неприхотливы, безответны и доброжелательны. Сейчас, когда они старательно, изо дня в день, вычищают снег и лёд с одних и тех же дорожек в моём дворе, мне снова хочется так думать. Хотя восточное трудолюбие своеобразно. Уже на подъезде к Нуреку вижу поле. Оно пестрит полосатыми платьями. На краю поля, под тенистым деревом, дремлет единственный мужик, по виду явный учётчик. Позже, впервые заходя в местные магазины, я неимоверно удивлялся, увидев за кассой могучего детину. Правда, мне говорили, что торгуют здесь, в основном, узбеки. Но уж очень несуразен богатырь, выбивающий чеки, — будь он хоть трижды узбек.
Автобус привёз нас на окраину Нурека. Выхожу и фотографирую первого встречного (рис. 3). Гидростроители, населяющие посёлок, — почти поголовно приезжие из России и с Украины. [Хорошо, что хоть на моём сайте никто не принудит меня к политкорректному из Украины или в Украину. К примеру, немцы строят подобные словосочетания так, как велит их грамматика, а не политика. Говорят и пишут nach Russland (на Россию) и in die Schweiz (в Швейцарию). С какой стати мы должны уродовать свою речь из-за чьих-то самостийных амбиций?]. Приезжий люд ностальгически окрестил разворотный пятачок для душанбинского автобуса Казанским вокзалом.
Он, разумеется, ничем не напоминает своего московского тёзку. Ещё меньше напоминало гостиницу то, что нам поначалу предложили под этим названием. Посреди каменистого пустыря возведён навес, под которым — ряд голых железных кроватей. За 70 коп. в сутки выдадут драный, грязный матрац. Всё! Камера хранения, постель, туалет — таких слов здесь никогда не слыхали. А нам тут жить месяц. К тому же, у нас не только личные вещи, но и аппаратура (чуть позже мы её привезём из душанбинского аэропорта). Пошли в контору, добрались до самого начальника гидростроя. В итоге поселились на первые дни во вполне приличном отеле для белых людей. Всё хорошо, но одноэтажка слишком привлекательна для ночных воров. Однажды один такой шагнул было к нам в комнату через распахнутое окно. Пришельца мы изгнали, но окно после этого пришлось на ночь закрывать. Затем нас направили в общежитие. Оттуда мы просто бежали: канализация не работала, и нечистоты текли рекой с верхних этажей на нижние. Тогда постоянным пристанищем стала для нас комната отдыха водителей на территории автобазы. Самосвалы всю ночь утюжили наши головы. От ночной жары я спасался по-своему: замачивал под краном простыню и заворачивался в неё. После работы отмывались под огненно-холодным душем на той же автобазе. Меж тем вместительная капитальная гостиница уже вовсю строилась, так что через год я и в ней ещё поживу с комфортом.
Рядом с Казанским вокзалом — чайхана, некий симбиоз местного быта и советского общепита. Кухня восточная и среднерусская сразу. Под навесом расставлены обычные столы со стульями. В красном углу — дастархан, возвышение, покрытое грязным ковром. На ковре обожают сидеть аборигены, причём не снимая сапог. "Приносить и распивать" по-русски здесь не принято. Однажды видел, как чайханщик в сердцах расколотил о камни "огнетушитель" с портвейном, который заезжие молодцы приволокли с собой для аппетита. Заведение вполне оправдывает своё название: основное блюдо — зелёный чай. За пятачок чайханщик бросит щепоть чего-то в фарфоровый чайник с отбитыми носиком и зальёт это что-то кипятком из титана. Поначалу бесцветное пойло с рыбьим запахом казалось мне отвратным. Но когда день за днём живёшь и работаешь при сорокаградусной жаре, зелёный чай становится потребностью. Мой кипятильник не вылезал из трёхлитровой банки. Иной раз за день я перезаправлял её по нескольку раз. А к пиалам привык настолько, что даже в Москве потом надолго отказался от чашек.
Понятно, что притащились мы в такую даль не чай пить. Уже на другой день пошла обычная работа. Как и везде, самое трудное — уломать местное начальство. Собственно, нам все и всегда идут навстречу, но как-то странно. Мало того, что на другой день забывают своё обещание. Но ещё и встречают тебя так, как будто первый раз видят. Приходится снова и снова петь всю песню от начала до конца. Так было и в Нуреке, и в Рогуне. Начальнику Нурекского УМ'а (управления механизации), некоему Раззакову, я каждодневно рассказывал, зачем мне нужны бетонные контрольные блоки-разновесы. Дескать, для чистоты эксперимента масса груза должна точно соответствовать номинальной грузоподъёмности. Экскаватор вваливает, сколько влезет. Сколько, — не проверить: автовесов нет. Те самые блоки, с маркированной массой, валяются без дела до очередных регламентных испытаний козлового крана. Дайте мне их на пару дней для опыта. И т.д. и т.п. Раззаков каждый раз слушал, кивал, обещал дать команду крановщику. И забывал. А на утро невинно спрашивал: "А зачем Вам эти блоки, есть же экскаватор?" На пятый раз я вскипел, крановщика бросились искать при мне и не нашли: запил на чьей-то свадьбе. Я не отступал: дело-то стояло уже неделю. Кончилось тем, что отыскали автокран и через час проблема разрешилась (рис. 5, 6). В Рогуне такая же история повторилась по другому поводу, хотя здесь УМ'ом заведовал русский начальник. Неделю я ездил к нему, как на работу. Всего и надо было: расчистить габарит тоннеля (см. начало), иначе говоря, вытащить брошенную там технику и подровнять бульдозером покрытие. Начальник по утрам встречал меня вопросом: "Вы уже закончили свои опыты?" Хотя подлец отлично знал: из-за него я не могу их даже начать. Пришлось натравить на него Большого Начальника. Только тогда дело сдвинулось.
На следующий, 1973 год, в том же Нуреке мы проводили дополнительный эксперимент уже по договору с БелАЗ'ом. Больше всего мне мешал... представитель завода. Он маниакально боялся, что я украду предполагаемый (а в итоге — вполне сомнительный) успех его разработки. Дошло до абсурда: он запретил нам использовать при заездах наш осциллограф. Чтобы не сорвать работу, я пообещал отдать ему осциллограммы непроявленными: пусть сам обрабатывает их по возвращении на завод. Но у меня ведь тоже обязательства — перед его же заводом. В общем, выдал я ему вместо обещанных осциллограмм два рулона неэкспонированной осциллографической бумаги. Скандал был, конечно, но потом, когда я уже отчёт составил. На БелАЗ'е народ оказался с юмором: над незадачливым секретчиком подтрунивали, а мою находчивость молча одобрили.
Случались и мелкие неприятности. Однажды поленился тащить теодолит после съёмок и оставил его в будке учётчиков. Утром пришёл: будка исчезла. Прибор тоже. Лень обошлась мне в треть его стоимости. Для работы теодолит пришлось брать взаймы у местных геодезистов. А однажды случилось то, что называется у воды без воды. Вахш подразмыл берег в зоне городского водозабора и оголил соляной пласт. Вода из-под крана стала солёной. Публика мгновенно раскупила всё, что пьётся — от заржавелой минералки до прокисшей ряженки. Только дня через два то ли водозабор перенесли, то ли очистку наладили: пошла нормальная вода. После этого я впервые по достоинству оценил московский быт: представить себе солёную воду в столичных трубах немыслимо. Хотя, например, в Керчи — пожалуйста. Когда я приехал туда в 1976-м, то пользоваться местным водопроводом не смог: солёную воду пить было нельзя. Купил закрытую 8-литровую ёмкость и ездил с нею на автобусе к городскому водоразбору. Там из трубы шла пресная вода. Откуда она попадала в ту трубу, осталось загадкой.
Так или иначе, быт и работу можно было наладить. Но некуда было деться от гнетущего горного окружения. Куда ни посмотришь, взгляд упирается в гору. К тому же, когда темнело, на противоположном склоне упорно светился силуэт Ильича. Пытаясь выбраться за горизонт, механик практиковал по выходным восхождения местного значения. Это когда взбираешься на ближний холм в надежде увидеть за ним простор, а за ближним холмом вырастает дальний, ещё выше и круче. На горных склонах во множестве паслись черепахи. Можно было насобирать их хоть мешок, — но зачем? Из прочих развлечений в Нуреке были пляж и кино. Пляжем назывался пустырь, покрытый мелкой чёрной щебёнкой. К пустырю примыкала обширная яма, с тёмной спокойной водой. Яму отделяла от ревущего Вахша перемычка, поверх которой был проложен водовод для подпитки бассейна. Скопления публики под пляжными грибками я ни разу не наблюдал. В кино народ хаживал куда активнее. Кинотеатром громко именовался загон, обнесённый дувалом и заставленный скамейками.
Понятно, что я отдыхал по-своему. Мне нужны были не кино или прогулки, а пробежки. В Нуреке для этого годилась только душанбинская дорога. По ней я убегал километров на пять, а то и на десять, но до перевала — ни разу. Хотя мечта была, не рискнул: до моего первого марафона было 12 лет. А вот в Рогун я приехал уже готовым марафонцем. Поэтому смело бегал каждодневно в 40-градусную жару вверх и вниз по горным дорогам, на работу и с работы. Кое-где даже наперегонки с БелАЗ'ами. На подъёме с 10 %-м уклоном гружёный самосвал ползёт со скоростью около 10 км/ч. Дым глотать за ним не хотелось: приходилось упираться и обгонять. У проектировщиков нашёл карту местных дорог. В одно из воскресений наметил и одолел кольцевой маршрут километров на 30. К спортивным радостям неожиданно добавилась удача. В день отъезда пришёл в посёлок Оби Гарм (рис. 1). Это рогунский аналог нурекского Казанского вокзала. Пока ждал автобуса на Душанбе, заглянул в местное сельпо и приобрёл дефицитнейшие по тем временам лыжные ботинки adidas с креплениями sds, своего (45-го) размера. Неведомо каким ветром их занесло в эти абсолютно нелыжные места.
В Душанбе прибыл с приятной покупкой и тревожным ожиданием: ночевать негде, а самолёт только утром. Мест в советских гостиницах не было никогда. Был у меня в городе знакомый, с которым вместе учились в МАМИ. Но беспокоить его семейство на ночь глядя и рано утром не хотелось. Вокзал и аэропорт в полночь запирают, поскольку ночных рейсов и поездов в расписании нет. Со скамейки в привокзальном сквере меня вежливо попросил милиционер. А тут ещё резко похолодало. Температура упала чуть ли не до нуля. Тогда как днём-то было около +30 °С в тени. И одет я был в лёгонькую тенниску. Пришлось до утра бодро маршировать по городу с пригрузом собственных вещичек. Это не только согревало: после такого дефиле мне впервые удалось заснуть в самолёте. И через каких-нибудь 6 часов я уже мчался в московском автобусе мимо домодедовских берёз. Как же хорошо дома!
Рис. 1. Нурек на карте есть. Рогун пришлось вписывать от руки
Рис. 2. 1972. Нурекская ГЭС. Вид сверху
Рис. 3. 1972. Нурек. Казанский вокзал. Первый встречный
Рис. 4. 1972. Нурек. Телевышка. Вид сверху
Рис. 5. 1972. Нурек. Загрузим точно, как в аптеке! 
Рис. 6. 1972. Нурек. Перед стартом
Рис. 7. 1972. Нурек. Последние ЦУ (под)опытному водителю03.03.2006
Неожиданный эпилог
Видел по ТВ до боли знакомые трёхэтажки Нурека. Бывший посёлок гидростроителей обжили военные. Они обслуживают станцию космического слежения на Памире. Правда, возят их на работу за много километров. Зато городок сгодился. Интересно, а что стало с таким же гидростроительным городком Рогуном?
05.03.2006
Ответ не замедлил себя ждать. Копирую его сюда в исходном виде, только пробелы добавил, чтоб читать легче было.
Уважаемый!
Никогда в Нуреке не выращивали хлопок! Климат не тот. По трассе Душанбе — Нурек нет поселений декхан. Нет арыков и глиняных дувалов. В Нуреке в магазинах работали жены строителей. В западной прессе тоже пишут как в России медведи бродят по улицам пьяные и люди дикие. В Англии вон пишут что проблемы в России соли нехватает много ее уходит у руссих в караваи нечего класть. В городе Нуреке живут местные жители и русские люди тоже живут и работают на ГЭС. Военные живут в своем городке. Ниже построили Байпазинскую и Сангтудинскую ГЭС. Рогунскую ГЭС достраивают при участии России. Есть сайт нурек народ. Пришлось уехать из Нурека после развала СССР но все мы помним любим свой город-сад и очень близко к сердцу пришлось то что вы написали.
Радостно вдвойне. Во-первых, за судьбу Нурека, Рогуна и остальных строек бывшего коммунизма. Во-вторых, за искренний интерес к моим рассказам. Мне нравится страсть, с которой автор комментария бросился защищать от меня своё дорогое прошлое.
Возможно, оно у нас в какой-то момент совпало. Но увидели мы каждый своё. Я ведь пишу не о стране или Нуреке, а о себе. Может, кто помнит с детства книжку Бориса Житкова "Что я видел?" Вот и я рассказываю о том, что Я видел.
За ненавистную читателю западную прессу не отвечаю и заступаться не буду. Очевидно, он её приплёл в параллель моему "очернительству".
А если по существу, то были и кишлак, и поле. Много раз пробегал и проезжал мимо них туда и обратно. Вряд ли они мне каждый раз мерещились. И сады террасные были. Сам мимо них поднимался в горы. За Сары-Пулаком (это в районе Рогунской ГЭС). Прекрасно, что везде живёт и работает разноплемённый люд. Но соль съел всё-таки не я!
06.03.2006
Прошло больше двух лет. Получил очень похожее послание.
Эпилог 2
16.07.2008. Пишет некто "DOOM".
Здравствуйте, Ваша настоящая фамилия случайно не Андерсен? Ну,надо же написать такие сказки про Нурек 1972 года?! Да,для этого несомненно надо обладать большим "талантом". Если Вам следующий раз захочется публично поведать про свои путешествия, пожалуйста,десять раз подумайте перед тем как взять в руки ручку: не обидят ли Ваши писульки чувства других. Или хотя бы пишите проверенные факты! Это ж надо придумать,что в окрестностях Нурека были хлопковые поля! А перевал по дороге из Душанбе в Нурек всю жизнь назывался Чормазак. Уже в описываемое Вами время в Нуреке была построена современная гостиница, зимний кинотеатр "Вахш", несколько летних кинотеатров, ДК (дом культуры),где за честь считали выступать известные советские эстрадные коллективы и певцы. Проводились кинофестивали. А Вы взяли и обо...ли город,на который ехали смотреть со всего мира! Кто же Вы после этого? "Я писал то,что видел". У Вас то со зрением все в порядке?
За вычетом ругательных словес — единственное замечание по делу. Название перевала исправил.
К сожалению, это всё, чем я могу помочь оппоненту. Потому что если дерьмо действительно стекало в общаге с этажа на этаж, то лучезарные ДК и кинотеатры своим воссиянием общажный дух не перешибали.
Моим страстным возражателям я очень даже сочувствую. Видимо, когда кончилась их власть, лично они много потеряли. Поэтому они, как и прежде, считают советское прошлое не просто восхитительным, а достойным непременного посмертного восхваления. К тому же они весьма склонны поучать, как именно надлежит воспевать и возносить столь милое их сердцам былое благоденствие. И как не следует его, это благоденствие, очернять, попирая лучшие чувства истинных благоденцев всяческими рассказами об увиденном. Дескать, раз не углядел величия и великолепия, значит, не туда смотрел и не теми глазами.
Действительно, кто ж я после этого? Весь мир устремился смотреть на коллективы, а я, как дурак, попёрся туда работать. Ну, не до коллективов мне было. И кинофестивалей не заметил. Своё кино отвлекало. На сорокаградусной жаре, в самосвальном дыму и в препирательствах с пустоговорящими начальниками. Даже роскошная гостиница мне не глянулась. Потому что меня угораздило приехать за год до её открытия. Каюсь, зимний кинотеатр я тоже не воспел. За полной его ненадобностью для меня лично.
В общем, строгача за злонамеренный неугляд несомненно заслужил. Без срока давности.
***
Ответил без эмоций, однако. Повторился, конечно. Сообразно возражениям.
1. Спасибо за поправку. Название перевала я не проверил. Теперь, благодаря Вам, исправил.
2. Далось всем это поле. Согбенные молодайки в национальных платьях, работавшие в поле, слева перед въездом в посёлок, и спящий под деревом их надзиратель мне не привиделиь: проходил и проезжал мимо изо дня в день.
3. Про новую гостиницу я упоминал. В ДК бывал. В кино ходил.
4. Вы правы: уже в 1973 г. многое изменилось. Но мы же — о 1972-м!
5. Остальное — про Андерсена, сказки, писульки, незрячесть и всяческие пожелвния — спишем на издержки любви. К Нуреку.
С уважением, А.С.
16.07.2008
Воздаяние откликантам
Так уж совпало, что полуторатысячная моя читательница меня лично не возлюбила. Зато страстно. Настолько, что швырнула мне в почту любимое словцо бывшего вождя мирового пролетариата. Размазала от всей души, настенными буквищами.
СрАзИллиада моя ей не по ндраву пришлась. Ну, и на здоровье. Снова повторяю: не устраивает моя былая жизнь, — придумайте и опишите свою. Поведайте миру о своём счастье, где бы оно ни стряслось. Будь то в СрАзилии или иной восхитительной стране вашего безмятежного бытия.
И пожалуйста, пришлите ваш рассказ мне. Торжественно обещаю: ленинскими и никакими другими словами обзываться не стану. Наоборот, возлюблю. Страстно. Настолько, что опубликую присланное. Пусть ваше беспросветное счастье воссияет прямо тут, — как когда-то электрический лик Ильича на бугре над Нуреком.
28.10.2008
СССРия (оглавление)
На главную
Обратная связь. E-mail: tblrenko@yandex.ru