СССРиЯ

Два рубля на босу ногу
Диссертабельная шея

1964. Два рубля на босу ногу
Зима 1964-го. По ночам развожу по Москве МПС'овские контейнеры. С очередной загрузкой кочегарю ЗиЛ-164 сквозь лёгкую пургу куда-то на Люблино. Остаповское шоссе ещё не стало Волгоградским проспектом. За Крестьянской заставой по правой стороне кособочатся двухэтажные деревянные дома. Время за полночь. На дороге только последние троллейбусы да редкие такси.

Вдалеке вижу, как из одной недоснесённой халупы кто-то выбегает к мостовой и отчаянно семафорит. Торможу и толкаю правую дверь. В кабину вскарабкивается девчонка в домашнем халате без рукавов и в шлёпанцах. Ничего не объясняет. Только кричит: "Скорее, вон за тем троллейбусом!" Легко сказать. У меня без малого пять тонн в кузове. И перегоны тут длинные. До Текстильщиков троллейбус гонит почти без остановок.

Достаю из-за сиденья телогрейку, велю пассажирке надеть в рукава. В кабине совсем не жарко. Печка-то у меня самодельная. Гибрид бывшей фары с бывшим противогазом. Старый рефлектор и гофрированная труба — вот и весь народный отопитель.

Меж тем потихоньку нагоняем тот самый троллейбус. Юная особа чуть согрелась и поведала. В троллейбусе — “этот мерзавец”. В смысле, её молодой муж. Увёл из семейной кассы последние два рубля и сбежал. Для справки, что такое 2 р. тогда. Кило мяса. Или хлеба на неделю. Или 20 раз съездить на метро туда и обратно. Или 2 кило сахару. Или 6,5 литра молока (если бутылки сдать на обмен). Или 8 бутылок пива (с тем же условием). И т.д. А дома в кроватке — крошечный ребёнок. Бросила спящего и выбежала в ночь. За ворюгой-папочкой. Ну, пожалуйста, скорее, ведь удерёт!

Светофор в Текстильщиках — в нашу пользу. За остановкой торможу впереди троллейбуса. Горемыка, не снимая зачуханной телогрейки, выпрыгивает из кабины и тут же заскакивает в троллейбус. Он меня почти сразу обгоняет. На его заднем стекле — театр двух теней. Итальянская жестикуляция с беззвучной пощёчиной в финале. Перед поворотом на улицу Юных Ленинцев (она и теперь так зовётся?!) снова подбираю свою пассажирку. Стервец денег не отдал.

Хочу доехать до места и выгрузиться, а на обратном пути доставить даму домой. Но она рыдает: скорей назад, младенец может проснуться. Чтобы не объясняться на базе за лишние километры, лезу под машину и быстренько скручиваю гайку спидометра на коробке. Специально для этого пломба подвешена на о-очень длинной проволоке.

Разворачиваюсь, приезжаем. По кривым ступенькам лезем на второй этаж. Дитё беззаботно скачет в кроватке и радуется маме. Откуда-то возникает соседка. Меня сразу не отпускают. Под жиденький якобы чай выслушиваю типовую lovestory и ругню в адрес беглянта. На прощанье отдаю свой обеденный рупь, забираю телогрейку и бегом к машине, кочегарить в Люблино.

Прошло сорок лет и четыре года. До сих пор чувствую себя должником. Потому что не было у меня тогда с собой второго рубля.
28.04.2006

1949 — 1978. Диссертабельная шея
Телевизор с упоением вещает о чудодеях из отделения спортивной травмы ЦИТО. Увы, приходилось там бывать. Не сказать, чтобы помогли, но утешили. В 1973-м пообещали, что разрыв коленных связок зарастёт сам. И правда, через год зарос. В 1997-м предупредили: не перестанешь марафонить, — сляжешь. Через семь лет, в 2004-м, пророчество окончательно сбылось. В общем, там люди прозорливые и предсказывают судьбу поточнее Ванги.

На днях моя бывшая соседка по Тёплому Стану случайно упомянула знакомую фамилию. Оказывается, доктор Черногузова, как и тридцать лет назад, работает участковым терапевтом. Но это как раз тот случай, когда опыт не очень-то на пользу пациентам. Соседку, к примеру, она лечит заговором: "Чего Вы хотите, это ж возраст." Да и мне она когда-то прописывала водочные компрессы. Хорошо хоть, больничный продлевала. И на том спасибо.

Началась эта история в конце ноября 1977 г. Возвращаюсь в Москву поездом из Керчи. Там я пытался впарить свои научные услуги Камыш-Бурунскому горно-обогатительному комбинату. Директор готов был потратиться на науку. Но попросил зайти в бухгалтерию и найти в себестоимости добытой руды ту статью, которую я своей работой смогу уменьшить. За счёт этой экономии и профинансируется моя предстоящая деятельность. В бухгалтерию я не пошёл. Потому что удешевить руду никак не мог. Мог только упредить неверные проектные решения по карьерным дорогам. А их тут никто и не проектировал. Просто рыли яму вширь и вглубь. Самосвалы выползали из неё настолько медленно, что водитель иногда на ходу читал журнал, положив его перед собой на руль. В общем, вояж мой кончился ничем.

Предстояли сутки в купе — та ещё пытка. Соседями, духотой, прокрустовым дубовым лежаком, чаем из солёной керченской воды — да мало ли прелестей в наших вагонах. Пришлось принять снотворное. Керченского разлива. Проще говоря, "сучок". От него поутру голова трещит громче, чем тарахтят колёса. Поэтому запасся кефиром и упросил проводника сохранить бутылку до утра где-нибудь в прохладе. Ну, тот и сунул её в подвагонный ящик. На рассвете залил я пожар в горле ледяным кефирчиком.

Надо ли говорить, что уже на следующий день температура подскочила, а шея раздулась. Вот тут и замаячила у нас в квартире белохалатная мадам Черногузова. Ближе к новогодью маячить устала и от безнадёги сдала меня в больничку. Больничка весёлая, у Черёмушкинского рынка. Палата роскошная, всего на шестерых, с оптимистичным видом на морг. По коридорам бродят "пьяные травмы". Среди них запомнился негр, у которого все пальцы рук были обмотаны бинтами. Его, пьяного, голого и обмороженного, вынули из мусорного ящика на задворках студенческой общаги и привезли спасать сюда.

Понятно, что угодил я в разгар предпраздничной зачистки. Явно против потока. Всех на выписку, пора праздновать, а этот явился. Чтоб меня нейтрализовать, кололи антибиотики нещадно, по шесть раз в сутки. Организм от этого разогревался, как ядерный реактор. Градусник пугающе завис на отметке 40. С моей стороны это было свинством. Весь персонал уже гудел после честно отработанного старого года. На этажах вовсю галдели весёлые междусобойчики. Белые халаты братались с пьющими и поющими пациентами. В женском отделении плясали даже лежачие. Лёжа, конечно.

Пришлось мне упереться затылком в кнопку общей тревоги. Дальше — сплошной сериал "Скорая помощь". Каталка, коридоры, операционная. Окно настежь. Лежу, дрожу на столе, обитом кровельной жестью. Надо мной — необъятная дежурная хирургесса. На шею кладут брезентовую салфетку. Из разговоров понимаю, что взбухшую шею будут протыкать. На предмет опорожнить вздутие. Эскулапша тоже подрагивает. То ли от холода, то ли от страха. Предстоящая операция знакома ей явно только по давно забытым лекциям. Ей подают гвоздь толщиной в полпальца и говорят, что это и есть нужная игла. Тоньше не нашлось. Я лежу, колышусь. Врачиха стоит, колышется. Так зазря и проколыхались.

К счастью, гвоздь сквозь салфетку просто не полез. Не хватило у мадам ни сил, ни решимости. Хватило только наглости вписать в историю болезни якобы проделанную операцию (я потом читал). Хотя, что ей ещё оставалось. Я успел уговорить её, чтобы отменила уколы: хоть высплюсь нормально, без вздрючки среди ночи.

Хорошо, что до всероссийских рождественско-новогодних каникул было целых 28 лет. Поэтому уже через каких-нибудь три дня всё устаканилось. Явился сменный врач. Велел не жалеть вату и мазь Вишневского. Всего-то! Через сутки шея перестала расти в ширину, а градусник уже не пугал красной меткой. Дело явно шло на поправку.

На всякий случай меня оставили поваляться ещё на неделю. Редкая возможность спокойно заняться, наконец, диссертацией. Попросил жену принести мои статьи, бумагу, клей и ножницы. Нехитрыми подручными средствами довольно быстро соорудил черновик будущего опуса. Материала хватило с избытком. Добавить пришлось разве что союзы: а, и, но, однако и т.п. Короче, в октябре уже защищался.

Говорить о врачах плохо — так же нелепо, как ругать евреев, москалей, кавказцев, хохлов и т.д. Медики, как и любые другие спецы, — это полный спектр профессионализма, от нулевого до высшего. Покопавшись в памяти, любой из нас найдёт тому свои примеры. Конечно, обидно, что лечение — лотерея. Утешает одно: к возрасту активного лечения мы об этом уже знаем и не строим иллюзий. Хуже бывало в детстве, когда врачам доверяли безоглядно.

Память несправедлива. Фамилию толкового парня, который в секунду определил диагноз и панацею в январе 1978-го, я не знал и забыл. А мадам Зуеву помню. Это она в 1949-м целый год прописывала мне свинцовые примочки от якобы ушиба. Ушиб на поверку оказался костным туберкулёзом. Исправлять ушибку этой Геростратихи от медицины пришлось как минимум троим истинным врачевателям. Об одном из них, профессоре Колпакове, я уже упоминал. Но ведь и его окружали не только профессионалы. Начать с того, что он ожидал совсем другого пациента. Меня привезли по ошибке, перепутав очерёдность. Но хирург решил не мучить меня из-за фальстарта и приступил к делу. Хотя даже наркоз приготовили совсем не тот. Всё кончилось удачно. Благодаря Мастеру.

Но разве Мастеров на всех и на все времена напасёшься? В общем, не стреляйте в пианиста: он играет, как умеет.
27.04.2006

СССРия (оглавление)
На главную

Обратная связь. E-mail: tblrenko@yandex.ru